— А теперь, — заговорил Прозоров, прерывая
тяжелую паузу, — я смотрю на развалины моей Трои, которая напоминает мне о моем собственном разрушении. Да, да… Но я еще нахожу капельку поэзии...
— Думал я про Шабалина… — заговорил Маркушка после
тяжелой паузы. — Он бы икону снял со стены… да я-то ему, кровопивцу, не поверю… тоже вот и другим… А тебя я давно знаю, Гордей Евстратыч… особливо твою мамыньку, Татьяну Власьевну… ее-то молитва доходнее к Богу… да. Так ты не хочешь Исусовой молитвой себя обязать?
— Ну, как ты живешь здесь?.. — заговорил Василий Назарыч после короткой, но
тяжелой паузы. — Все с твоей школой да с бабами возишься? Слышал, все слышал… Сорока на хвосте приносила весточки. Вон ты какая сама-то стала: точно сейчас из монастыря. Ведь три года не видались…
Наступила
тяжелая пауза; все испытывали то неловкое чувство, которое охватывает людей, давно не видавших друг друга. Этим моментом отлично воспользовалась Хиония Алексеевна, которая занимала наблюдательный пост в полутемном коридорчике. Она почти насильно вытолкнула Надежду Васильевну в гостиную, перекрестив ее вдогонку.
Наступила
тяжелая пауза. Катерина Ивановна, видимо, стеснялась; Привалову вдруг сделалось жаль этой красивой девушки, вырванной из семьи в качестве жертвы общественного темперамента. «Ведь она человек, такой же человек, как все другие, — подумал Привалов, невольно любуясь смутившейся красавицей. — Чем же хуже нас? Ее толкнула на эту дорогу нужда, а мы…» Катерина Ивановна поймала этот взгляд и как-то болезненно выпрямилась, бросив на Привалова нахальный, вызывающий взгляд.
Неточные совпадения
Наступила короткая
пауза; старик тяжело повернулся в своем кресле: его точно кольнуло какое-то
тяжелое предчувствие.
Поболтав с полчаса, гости ушли; в Прозоровском флигельке наступила
тяжелая и фальшивая
пауза.
Она села. Вышла очень продолжительная
пауза. Положение молодой женщины становилось невыносимым: она была слаба, волновалась ожиданиями предстоящего
тяжелого объяснения, и ее томил не освобождающий ее ни на минуту проницательный взгляд мужа.
Удары грома, сотрясая степь и небо, рокотали теперь так гулко и торопливо, точно каждый из них хотел сказать земле что-то необходимо нужное для неё, и все они, перегоняя один другого, ревели почти без
пауз. Раздираемое молниями небо дрожало, дрожала и степь, то вся вспыхивая синим огнём, то погружаясь в холодный,
тяжёлый и тесный мрак, странно суживавший её. Иногда молния освещала даль. Эта даль, казалось, торопливо убегает от шума и рёва…
Багратион молчал, пораженный
тяжелым зрелищем живого трупа, каким выглядел Александр Васильевич. Последний продолжал после минутной
паузы...
— Да, — с горечью произнес князь Василий после некоторой
паузы, —
тяжелые времена и впрямь переживаем мы, и за татарина приходится ухватиться, ублажать его да кланяться. Скоро, впрочем, на Руси кроме татар да холопьев никого не останется… Куда все боярские роды подевались? Сгинули, как ветром разнесло… Видано ли когда было, чтобы боярского сына к чужим людям подкинули? А теперь Яков мой — налицо.
— Да!.. — с трудом, после некоторой
паузы, произнес Сабиров. Он вынес
тяжелую внутреннюю борьбу прежде, нежели решился произнести это «да».
Эта фраза, казалось, так и осталась висеть в атмосфере комнаты, атмосфере
тяжелой и неприветной, какая чувствуется лишь тогда, когда в доме произносят роковое слово «умер». Все трое стояли несколько минут как окаменелые. Первая прервала эту томительную
паузу княгиня Васса Семеновна, дернув сонетку.